Ефрейтор Икс [СИ] - Сергей Лексутов

Павел вылез из капонира на следующее утро. Солнце сияло над горизонтом, глаза немилосердно резало. Павла шатало, перед глазами все еще метался желтый луч развертки. Еще зверски мутило от чая, его Павел выпил за ночь ведра два. Пока шел к казарме, было единственное желание: раздеться и лечь в постель. Когда подходил к казарме, рота как раз строилась на развод. Ругнулся про себя: — "Служака хренов… Нормальный командир дал бы роте отдохнуть после ночной работы…"

Павел встал на свое место позади Кравцова. Кравцов посмотрел на него с высоты своего роста. На деревянном лице проявилась тень сочувствия, и в глазах проявилось что-то человеческое. Громадные мосластые ручищи, торчащие из рукавов засаленного кителя, почему-то показались Павлу жалкими и беззащитными. Сапожищи сорок шестого размера были почему-то жалко развернуты носками внутрь. Старлей проговорил, приглушив свой голос:

— Ну, чего ты сс…шь против ветра? Тебе до дембеля, как до обеда…

— Я вообще не понимаю, чего он на меня взъелся… — хмуро проворчал Павел.

Тут послышалась команда "смирно", Павел замер в строю, уставился на дорожку, ведущую от станций к казарме. Сашки не видать. Наверное, не хочет показываться в роте после всего, что произошло. Будет сидеть теперь там несколько суток безвылазно, а Газмагомаева гонять по нарядам. Павел не слышал, что говорил командир, давно все обрыдло. Старшина роты зачитал состав суточного наряда. Павел — дежурным по роте. Ничего страшного, когда все разойдутся по станциям, можно будет вздремнуть до обеда. Вряд ли офицеры после ночной боевой готовности будут толкаться в роте, все разбредутся по домам…

— Старшина, — вдруг вмешался командир, — а почему у вас ефрейторы дежурными ходят? В роте что, сержантов не хватает? Почему Гамаюнов дежурным не ходит? Что, каптер неприкосновенная личность? А старичкам нельзя посуду мыть? Ефрейтора — рабочим по кухне. Разойдись.

Капитан пошел в сторону КП, щеголеватый, подтянутый, по виду истинный военный. А Павел пошел на кухню. Рабочим был парнишка из нынешнего весеннего призыва; грязное, сонное, измотанное создание. Он даже еще не помыл посуду после завтрака. В посудомоечном отделении на полу остатки каши, растоптанные по всему полу, в варочном — те же ошметья каши на кафеле.

Павел стоял в дверях, сунув руки в карманы, молча наблюдал. Парнишка торопился, но вымыть тридцать мисок и восемь бачков ему явно не по силам. Павел проговорил:

— Через час приду, чтоб везде блестело. Принимать кухню буду с белым платком.

Парнишка испуганно посмотрел на него, и на сером его лице явственно прочиталось желание повеситься.

— Прачка и раб, — мстительно проворчал Павел.

Повернувшись, он вышел с кухни и пошел на станцию. В приборном отсеке выдвинул ящик зипа, достал из ячейки значок с буквой "М". Было у него тайное желание сдать на мастера-оператора, тем более что норматив он легко перекрывал раза в два. Вытащив из другого ящика зипа поношенные брюки и сапоги, оставшиеся от предшественника, переоделся, и, прихватив полпачки стирального порошка, пошел в казарму.

Парнишка на кухне, весь потный, остервенело тер тряпкой пол, рядом валялся кусок мыла. Павел с минуту смотрел на него, наконец, философским тоном изрек:

— Умный работает головой, а дурак — руками… — подошел к окну раздачи, рявкнул: — Дежурный! — Из коридора появился Гамаюнов. — Чистую рубашку и тряпок на протирку посуды…

Гамаюнов молча удалился, вскоре вернулся. Рубашка почти новая. Сняв гимнастерку и майку, Павел прикрутил на рубашку значок мастера-оператора, надел. Прищепа сидел в углу кухни и испуганно поглядывал на Павла. Он был наслышан о том, что старички, попадая на кухню, частенько заставляют повара мыть посуду и полы. Павел прошел в моечное отделение, взял миску, провел пальцем по краю. Миска жирная, но не очень, однако, когда он был салагой, такая миска вполне могла прилететь ему в физиономию. Он оперся руками на стол, обитый оцинкованной жестью, ладоням стало скользко от жира. Тупо глядя на стопку мисок, подумал: — "Откуда она идет, дедовщина? У нас в роте нет ее. Мы не самодурствуем, никого не избиваем, обмундирование стираем сами и гладим сами, потому что хорошо умеем это делать. Сапоги чистим сами. Если этого не делать, от тоски и скуки подохнешь. Книг нет, политзанятия — галиматья. Все со школы известно".

Сзади послышалось:

— Товарищ ефрейтор, помыл…

Павел обернулся. Фигура жалкая, глаза, молящие о пощаде. Павел прорычал:

— Когда я был салагой, такая посуда вся бы мне в морду слетелась, вместе с кашей… Свободен!

В ответ недоверчивая улыбка, и тут же, будто всполох электросварки в ночи, вспышка радости, будто Павел ни с того, ни с сего отменил расстрел. В амбразуру сунул голову Гамаюнов, спросил:

— Тебе прислать салаг картошку чистить?

— Товарищ старший сержант, — намекнул ему Павел на лычки, пришитые к погонам парадной формы, — если мне понадобится, я вас посажу картошку чистить.

Гамаюнов мгновенно скрылся, от греха подальше. Закей, было дело, когда весной залетел на кухню на пять суток, заставлял его чистить картошку. "Все-таки, хоть мы и пальцем никого не трогали, нас побаиваются" — подумал Павел. Он взял помятый алюминиевый бак и пошел в овощехранилище. Там, в предвидении грядущих испытаний, он в уголок сусека еще осенью засыпал пару мешков крупной, отборной картошки и присыпал сверху мелочью. Однако с тех пор ни разу не был рабочим по кухне, так заначка и осталась не тронутой. Отгреб мелочь, набрал крупных картофелин. Хоть в хранилище и прохладно, но картошка уже проросла.

Картошку Павел чистил мастерски. Еще бы, полгода он ее чистил почти каждый день. А месяц в учебке один начищал на роту, вдвое большей численности, чем теперешняя. За полчаса он начистил и на обед, и на ужин. Все, до обеда на кухне делать нечего. Он прошел в спальное помещение. Четверо из отдыхающей смены спали. Павел тоже разделся, собрался лечь, и тут заметил, что на тумбочке нет букета.

— Дежурный! — заорал остервенело. Появился Гамаюнов, Павел холодно спросил: — Где цветы?

— Командир выбросил… — виновато пожал плечами он.

— Ладно… — проворчал Павел и с головой накрылся одеялом.

Он долго не мог уснуть. Перед глазами мельтешили цветные пятна, внутренности были будто подвешены на крючьях. Никак не мог расслабиться. Начал думать о родном Урмане, о матери, вспоминать обстановку в квартире. Мало-помалу нервы успокоились, и он уплыл в темноту.

Павлу снилась война. Он отчетливо видел на экране самолет, а не вертикальную черточку. Самолет похож то ли на "Миг", то ли на "Фантом", но Павел почему-то был уверен, что это легендарный "Су — 7Б", который он никогда не видел, но которым его постоянно пугал старшина-сверхсрочник, начальник станции, когда Павел служил первый год. Старшина тогда говорил, что хуже нет, когда "Су — 7Б" идет контрольной целью. Вести его почти невозможно. И вот этот "Миг" — "Фантом" — "Су — 7Б" атакует Павла. В кабине сидит командир роты и глумливо хохочет. Из-под крыла самолета вырывается ракета. Павел точно знает, что это "Шрайк", что он наводится по лучу, он изо всех сил старается отвести в сторону антенну, но маховик не проворачивается. "Шрайк" летит ему прямо в лицо, и вдруг, это вовсе не "Шрайк", а банка с цветами, и Павел никак не может увернуться, будто намертво пристегнут к креслу. Командир оглушительно заорал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});